Мне, как сказку, приговор читал судья, а за окнами вовсю февраль свистел, Говорил, что подрасстрельная статья мне начертит номерочек на кресте. И я был с ним откровенен и на «ты», он под стол пешком ходил, когда я пел. Я прошел уже Лубянку и Кресты, когда он за школьной партою сидел. Я с пеленок знал понятия в делах и с ворами я законными дружил. Меня мама на этапе родила, когда батю в хате опер уложил. Покажите мне такие города, те селения, в которых не бывал. Ну, покажите мне — где не был никогда, где не дрался, где не пел, не воровал. Я менял, как карты, женщин и дома, а по-пьянке за себя не отвечал, И по мне частенько плакала тюрьма, так и я, бывало, сам по ней скучал. И столыпинский, прицепленный в хвосте, поджидает полуночный воронок, И судья мне, как художник на холсте, вырисовывал последний в жизни срок. И родная, вся в брильянтах и слезах, до машины провожает, как всегда. Я к тебе ещё вернусь, какой базар, если вышку поменяют на года! Мне, как сказку, приговор читал судья, а за окнами вовсю февраль свистел, Говорил, что подрасстрельная статья мне начертит номерочек на кресте.